(Продолжение. Начало в №№ 298-300). Клим Федоскин любил крупные вещи. Может быть потому, что всегда был ниже своих сверстников. На Николу Вешнего ему исполнилось тринадцать, а выглядел он, - противно сказать, - на неполные десять. Зато от отца-сапожника, тоже Клима, погибшего в каких-то Карпатах, он унаследовал умение мастерить всякие безделицы.
Эта книга написана очень давно. Тогда я ещё преподавал историю и журналистикой не занимался. На гонорар от этой книги, полученной в одном московском издательстве, я купил свой первый компьютер, сканер и принтер. И продолжение, по просьбе издателей, писал уже не на печатной машинке, а на компьютере. Всё складывалось как нельзя лучше. Мне в издательстве показали обложку книги (она должна была выйти в двух вариантах – в твёрдом и мягком переплётах). Но потом всё резко изменилось. Издательство приостановило выпуск серии, в которой должен был выйти роман «Тень всех живых». Права на издание я уступил на два года, но когда стало понятно, что серия выходить не будет, издатель устно разрешил мне издавать роман там, гдё я пожелаю и даже прислал мне вёрстку книги. Но так получилось, что книга не издана до сих пор. Я занялся журналистикой, и тема «исторического детектива» меня уже мало интересовала. Эту книгу читали разве что некоторые мои коллеги по лицею и несколько близких мне людей. Кроме того, существует продолжение романа «Тень всех живых» (то самое, которое я написал по просьбе издательства. Называется – «Противоядие»). События этих двух романов разворачиваются с 1917 по 1941 годы. Предполагалось, что будет ещё и третий том, и действие этой пародийно-исторической эпопеи завершится в 1953 году. Но третьего тома уже точно не будет. Однако шесть частей, составляющие два романа, написаны. 1 часть – события накануне Октябрьской революции. 2 часть – Гражданская война, 1919 год. 3 часть – конец НЭПа, 1926 год. 4 часть – коллективизация. 5 часть – лето 1935 года, Ленинград. 6 часть – весна 1941 года (действие происходит на территории только что присоединённой Эстонии). Многое будет опубликовано в «Городской среде».
Автор.
Тень всех живых
4
Клим Федоскин любил крупные вещи. Может быть потому, что всегда был ниже своих сверстников. На Николу Вешнего ему исполни¬лось тринадцать, а выглядел он, - противно сказать, - на неполные десять. Зато от отца-сапожника, тоже Клима, погибшего в каких-то Карпатах, он унаследовал умение мастерить всякие безделицы, и мастерить их так, что многих посещала неожиданная мысль - будто бы это не безделицы, а вещи совершенно необходимые. Так, однажды, Клим сотворил елку, вырезав ее из березы. Елка вышла почти в нормальный человеческий рост, выкрашенная в зеленый цвет, и иголки на ней, даже если глядеть на них в упор, не отличить было от настоящих. Это при том, что самый настоящий ельник начинался сразу за городом.
А еще прошлым летом Клим Федоскин сделал наперсток - размером с ведро. Вещь вроде бы в хозяйстве не самая нужная, но многим наперсток так понравился, что Климу заказали еще три штуки. Уж больно хорошо у него выходило.
Воздушных змеев он тоже делал не простых - то в виде скворца, а то и в виде скворечника. Так что увиденная Рябининым летучая мышь - тоже была делом рук Клима, и пускал он ее вместе с Колькой Штерном по кличке "Кол". Происходило все на пустыре, но неловкий Колька и там сумел найти яму, - споткнулся /даже дорогой англий¬ский фонарь не помог/, упал, выпустив из рук нитку. Но змей не спешил взмывать вверх. Пролетев немного, он зацепился за растущую неподалеку яблоню. Потом отцепился и поплыл дальше, вызывая про¬тиворечивые чувства у тех, кто за ним мог наблюдать. Особенно у одноруких отставных прапорщиков.
Колька-Кол так спешил, что налетел на Глеба Рябинина и сбил того с ног. Глеб и подумать ничего не успел. Лишь спустя секунду, уже лежа на боку, ему пришла летучая мысль: "Мышь зашла с тыла". Но тут же до него донеслись постанывания и всхлипы неловкого мальчишки, а из-за деревьев, при свете луны, показалась маленькая фигура - Федоскина. Дети вели себе так, что пришедшему в себя Рябинину стало неловко. Напугал других, сам напугался. Кому война и мир, а кому - стыд и позор. Он даже ругаться не стал. Сам вино¬ват. Выслушал сбивчивые федоскины объяснения про змея, махнул единственной рукой и поплелся к дому. Вот тут-то как раз все и случилось.
Сад был дикий и трава к августу в нем вымахала по пояс. Попадались и лопухи с колючками. Смахивая одну из них, Рябинин обнаружил - под ногами что-то лежит. Непроизвольно пнул ногой. Нечто твердое и прямоугольное перевернулось и вновь легло в траву. Глеб нагнулся и осторожно нащупал рукой предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся кожаным портфелем. Рябинин осторожно ощупал его, желая узнать - нет ли и здесь какой-нибудь потаенной нитки? А вдруг это тоже воздушный змей в форме портфеля?
Вот сейчас возьмет и взмоет вверх. Возьмет и взмоет...
Глеб поморщился - слишком уж часто в его голову стали лезть глупые мысли. И не мысли даже, а мыслишки. Сколько можно? Словно не руку он потерял, а что-то другое.
Он пошарил вокруг находки - не найдется ли еще чего? - не нашлось - и, прихватив портфель, направился обратно, домой к тету¬шке. В полутьме изучать содержимое портфеля было бы неправильно.
Рябинин, разумеется, вернулся в свою комнату через окно, взгромоздил портфель на стол, прежде подстелив местную газету "Спасо-Посадский городской листок".
Но открывать портфель не спешил. Что-то его удерживало. Вместо этого Глеб нащупал лежащую рядом круглую плитку "Миньона-Экстра" и откусил от нее. Потом встал, плотно прикрыл окно и задернул занавеску. И наконец взялся за дело.
Первым извлечен был ненадписанный конверт. Конверт был не запечатан и, заглянув в него, Рябинин увидел сложенную вдвое газетную страницу. Вытряхнув ее, Глеб прочел подчеркнутые слова:
"Шантажом называется вымогательство денег под угрозой разоблаче¬ния каких-нибудь фактов или вымышленных "историй", могущих быть неприятными разоблаченному, или под угрозой причинения ему каких-либо других неприятностей... Закон о клевете в печати факти¬чески в России приостановлен. Господам клеветникам... предоставле¬на полная свобода: выступай в печати анонимно, или клевещи, сколько хочешь... негодяям, рыцарям черной клеветы, предоставлена безнаказанность." И подпись - "Н.Л."
Рябинин отложил газетный листок в сторону /газета называлась забавно - "Пролетарий"/, и вновь заглянул в портфель, ощущая себя кем-то вроде сыщика, эдакого приемника Белова-Лобова. Рябинин даже подумал - а не связана ли его находка с недавнем убийством? Хотя вряд ли. Где река, а где яблоневый сад...
Итак, кроме загадочного конверта в портфеле обнаружены были: три яблока сорта "ранет", один коробок спичек фабрики "Гольд Штрайххольц", номер газеты "Губернское слово" недельной давности.
Немного для солидного кожаного портфеля. В портфель поместился бы не один фунт яблок.
Рябинин, просмотрев это, был немного разочарован. Он бы предпочел обнаружить что-то более существенное. Похоже, приключе¬ние оказалось неполноценным. Находка была настолько ничтожна, что сообщать в милицию не имело смысла.
И все же Глеб мучительно пытался вспомнить - что же находилось в руках Белова-Лобова тогда, на станции? Кажется, сыщик и в самом деле держал портфель. Но этот ли? Вспомнить не было никакой возможности. Глебу в голову тогда не пришло приглядываться.
Наконец, Рябинин решил все же завтра о находке сообщить. Не то чтобы для очистки совести. Просто появился повод заглянуть в милицию. В провинциальной глуши это могло расцениваться как первоклассное развлечение. Ну словно бы оперетку посетить.
И тут на краю газетного листка обнаружились написанные бледным карандашом несколько строк. Именно эти строки и стали причиной дальнейших событий. Вот они:
Садовый пер. / дом Рябининой
наблюд. с пятн.
Встреча ежедн. у пристани в 11.
Более необычного текста Глебу еще читать не доводилось. Кто-то, судя по всему, установил наблюдение за его тетушкой. За тихой безобидной Анастасией Федотовной. Нелепость какая-то. Кому это понадобилось? Тому, наверно, кому привычно заниматься слежкой.
Милицейским? Глупости. А что если Белову-Лобову? Не зря же он выбрался в Спасский Посад. Но причем здесь тетушка?..
Рябинин вгляделся в загадочный листок и ему показалось, что он видит еще две буквы - "Н.Л." Те самые, которыми была подписана статья про шантаж... Как, кстати, звали покойного сыщика? Кажется, Николай Леонидович. Все сходится.
Рябинин попытался успокоиться, силясь понять - чем могла привлечь маститого сыщика скромная Анастасия Федотовна? При здравом размышлении Глеб пришел к выводу, что ничем не могла. Не было таких причин. А если не она, то кто же? Или что? Может быть - тетушкин дом? Допустим, клад какой-нибудь замурован в незапамятные времена или что еще... Поверить трудно, но ничего другого в голову не приходило. В любом случае, спешить отдавать портфель милицейским не стоило. Вначале следовало самому разо¬браться. Поговорить с тетушкой. Но она, вроде бы, уже спит. Что ж, не беда. До утра можно и потерпеть.
Дорогая Юленька!
Знали бы Вы, как я по Вам соскучился. Только на фронте я по-настоящему понял - насколько вы мне дороги. Прежде чем идти в германский тыл, я всегда перечитываю Ваши удивительные письма. Господи, что за счастье - знать, что в далеком Суздале живет такое Божественное создание как Вы. И не просто живет, а еще и ждет тебя...
На днях я получил от командования особое поручение, подробности которого сообщить не имею права. Скажу лишь, что дело это необычайно важное и связано с секретными разработками проклятых тевтонцев. Они создали особенные летательные аппараты, каких белый свет еще не видывал.
Без ложной скромности могу сказать, что мне уже сейчас кое-чего удалось добиться, чтобы обезвредить их коварные замыслы. Не далее как сегодня я раздобыл портфель с секретными документами врага.
Будьте спокойны, милая Юленька! Не пройдет и месяца, как от новомодных летательных аппаратов не останется и следа...
Любящий Вас Глеб Р.
5
Рябинин лег в кровать, но сон не приходил. Какой тут сон. В голову, как и полагается, лезло всякое. Фантазия работала вовсю. Лампа была погашена, но Глеб по памяти вспоминал написанное.
Как там? Наблюдение с пятницы? А что если и сейчас за домом наблюдают? И, значит, видели, как он нашел портфель и влез с ним в окно... Подожди-подожди... Кому же наблюдать, если сыщик мертв?.. А что если это не он должен был следить, а кто-то другой. Напарник, к примеру. Не один же он действовал?
Рябинин вскочил с кровати, подбежал к окну и слегка раздви¬нул занавеску. Но что он ожидал там увидеть? Наставленные на него бинокли? Или людей в котелках и пальто с поднятыми воротниками?..
Он отвернулся. Взгляд его упал на часы, скромные ходики, показывавшие без четверти одиннадцать. Что там было в записке? "Встреча ежедневно у пристани в 11". Но почему именно в одиннадцать вечера?.. Хорошо, пусть будет вечером, но "ежедневно" совсем не значит - до скончания веков. Прошел ведь не один день.
Но Рябинин уже включился в игру. "Разошелся", - как сказала бы о нем Анастасия Федотовна, чья роль в истории была еще до конца непонятна. Коротко говоря, Рябинину все равно было сегодня не заснуть, и он решился отправиться на пристань. Для очистки совести - как он сам определил. Его, конечно, несколько пугала сгустившаяся тьма за окном и возможная встреча с теми, кто за домом мог вести наблюдение. Но в то же время это, по всей видимости, и заставляло его вновь лезть в окно, пробираться по сырой траве, в темноте натыкаясь на колючие кусты крыжовника.
Глеб до сих пор переживал то, что война прошла мимо него. И непроизвольно искал опасности. Хотя попытайся кто-нибудь объяснить ему это - он бы не поверил. Причем здесь война? Уж больно случай подвернулся любопытный. Вот и не спится. Так почему бы не прогуляться по вечернему городу? Полюбоваться рекой... Говорят, особенно хорош вид около пристани.
"Револьвер бы мне, что ли, - подумал Глеб с непонятной тоской. - С ним вдвоем веселее".
Но огнестрельное оружие программой не предусматривалось. Речной пейзаж вполне можно созерцать и без него. Да что там револьвер. Ножа путного под рукой не имелось. Не тащиться же было за ним на тетушкину кухню? Из колющего оружия нашелся в комнате у Рябинина лишь циркуль. Его-то он и прихватил и, как ни странно, циркуль придал ему уверенности.
Вокруг тетушкиного дома ничего подозрительного не наблюдалось. Уже проходя быстрым шагом по центральной улице Ивановской, Глеб подумал, что пока тетушка одна, в доме могут появиться нежданные гости. И сам себе не поверил. Во все то, что с ним происходит в последнее время - верить было совсем необязательно или даже вредно. И поэтому возвращаться ни к чему. Как, впрочем, ни к чему было и уходить. Разве что действительно проветриться.
Улицы были пустынны. Провинция спала, и казалось, что спит в мире все без исключения. Кроме него, Глеба Рябинина. Или нет. Он спит тоже. И сон его страшен и нелеп одновременно, как ему и полагается. Все в этом сне неполноценно. Например, любовь, страхи. Все одноруко и скособочено. Многообещающе, но только обещания не сбываются. В двадцать лет это почти смертельно.
Но тут как раз показалась река. Стало значительно светлее. Быстрая Уклейка неслась в Белое озеро. Не отставал и ветер, следуя тем же путем. В другое время Рябинина охватила бы приятная прохлада. Но не сейчас. Скорее уж это можно было назвать нервной дрожью. Кто бы там ни встречался ежедневно в 11 часов на пристани, - если вообще встречался, - Рябинину заранее сделалось беспокойно. С минуты на минуту он ожидал чего-то необычного. Ему вот-вот откроется что-то такое, после чего вдруг все станет ясно. Так он себя настроил.
Пристань - это, конечно, громко сказано. Чуть ли не мостки, с гнильцой, - так что шею сломать недолго. Уклейка была судоход¬ной только в нижней части. Берег не слишком ухожен и зарос. Накатанная телегами дорога спускалась с крутого берега к самой воде. Чуть поодаль стояла убогая будка с единственным окном, плотно закрытым ставнем. Картину дополняли несколько переверну¬тых лодок, лежащих на берегу. Никаких людей видно не было. Так что зря он спешил... Или не зря? За будкой мелькнула короткая тень. Глеб в это время находился за развесистой ивой, совершенно скрытый от постороннего взгляда. Так ему казалось.
Лунная ночь, мелькающие тени, волнительное ожидание... Возмож¬но, так и надо жить... Но нельзя же все время ждать. От постоянно¬го ожидания человек размагничивается. Необходимы промежуточные цели. И, кажется, в этот раз была хотя бы одна - тот человек, вышедший из-за будки. Жаль только, слишком он был далеко. Вздумай он с кем-нибудь заговорить - вряд ли возможно было что-то разобрать. Понимая это, Глеб прикидывал - где можно было бы еще укрыться?
Единственная рука Глеба в кармане сжимала циркуль. Сейчас он совершенно точно был готов принять бой. С кем - неизвестно. Ради чего - неизвестно тем более. Да это и не важно. При желании можно найти с кем сразиться, на ком отыграться. На про¬межуточной цели. Поэтому когда над ухом Глеба кто-то хриплым басом произнес: "Потерялся или как?.." - ответ последовал неза¬медлительно. Циркулем в светлое пятно ладони того человека, кото¬рый так незаметно подкрался из-за спины. Со всего маха, едва повернувшись. И тут же получил в ответ впечатляющий удар в лицо.
От таких запросто ломаются носы или еще что-нибудь посуществен¬нее.
Так что Рябинину повезло. Он только отлетел в сторону, ощутив вкус крови и головокружительную боль... Может быть, этого он и дожидался? Вот оно - необычное, после чего должна последовать неизбежная ясность. Только где она? Вкус крови есть, а ясности... Или это и есть ясность?
Ударивший Рябинина оказался человеком огромного роста и соответствующей силы, склонным к тому же к отборной, пробирающей до костей ругани, из которой только отдельные слова могут лечь на бумагу:
"Ах ты жук навозный, ах ты пескарь дохлый, ах ты воробей недоваренный ...Колоться вздумал... Да я тебя сейчас... "
Рябинин не без основания подумал, что месть последует неза¬медлительно и будет страшна. Еще один такой удар - и сознание вернется не скоро. А тогда можно и в реку - пескаря дохлого изо¬бражать, для достоверности. Допрыгался.
Но тут чуть в стороне послышались голоса. Глеб повернулся. Из-за будки показались несколько мужиков, в том числе и тот, которого Рябинин заметил ранее и кого боялся не услышать. Он-то как раз громко спросил:
- Ты что, Афоня, сдурел, что ли?
- Это я сдурел?
Мужик, ударивший Глеба, хотел, видно, сказать, что если кто и сдурел, так это не он, а тот, кто железяками колется...
"Что же, - подумал Глеб. - Может и так. Мне бы еще с таблицей Пифагора на медведя пойти... Дурак я, дурак..."
- Ты кто такой? - продолжал раздавать вопросы один из незна¬комцев. Наверно, главный из них.
- Дур... А вам-то что? - Глеб по-немногу приходи в себя. Удар мозги, конечно, потряс. Но кое-что в голове еще осталось.
- Да мне-то ничего. Только у нас в Спасском Посаде не принято по ночам без дела шастать и на людей даром бросаться. А таких как ты мы вытесняем.
- Что?
- Вытесняем, говорю. Ты здесь лишний. А может - не только здесь.
- Как так? - искренне удивился Рябинин.
Но тут говорящий заметил, что у Глеба одна рука, и тон свой несколько сменил:
- Ты, я вижу - с войны...
- А что?
- И не нашел ничего лучшего как в шпики податься...
- В какие-такие шпики?
Глеба к этому времени обступили со всех сторон. Чья-то крепкая, пропахшая керосином рука ухватила его за шиворот и потащи¬ла в ту самую будку у пристани.
Отворили дверь и втолкнули ошеломленного Глеба внутрь. Ноги крепко связали, и руку единственную не забыли. А рот заткнули какой-то гадостью, отчего Глеба стало мутить.
- Полежишь пока тут... И не вздумай бежать - сами отпустим.
Неужели говоривший думал, что Рябинин ему поверит?
Продолжение следует
Алексей СЕМЁНОВ