На левом боку. I

В предыдущем номере завершилась публикация первой части книги «Тень всех живых» (она называлась «Царская слобода»). С этого номера мы начинаем публиковать продолжение «На левом боку». «Тень всех живых», все её части, были написаны очень давно. Тогда я ещё преподавал историю и журналистикой не занимался. На гонорар от этой книги, полученной в одном московском издательстве, я купил свой первый компьютер, сканер и принтер. И продолжение, по просьбе издателей, писал уже не на печатной машинке, а на компьютере. Всё складывалось как нельзя лучше. Мне в издательстве показали обложку книги (она должна была выйти в двух вариантах – в твёрдом и мягком переплётах). Но потом всё резко изменилось. Издательство приостановило выпуск серии, в которой должен был выйти роман «Тень всех живых». Права на издание я уступил на два года, но когда стало понятно, что серия выходить не будет, издатель устно разрешил мне издавать роман там, гдё я пожелаю и даже прислал мне вёрстку книги. Но так получилось, что книга не издана до сих пор. Я занялся журналистикой, и тема «исторического детектива» меня уже мало интересовала. Эту книгу читали разве что некоторые мои коллеги по лицею и несколько близких мне людей. Кроме того, существует продолжение романа «Тень всех живых» (то самое, которое я написал по просьбе издательства. Называется – «Противоядие»). События этих двух романов разворачиваются с 1917 по 1941 годы. Предполагалось, что будет ещё и третий том, и действие этой пародийно-исторической эпопеи завершится в 1953 году. Но третьего тома уже точно не будет. Однако шесть частей, составляющие два романа, написаны. 1 часть – события накануне Октябрьской революции. 2 часть – Гражданская война, 1919 год. 3 часть – конец НЭПа, 1926 год. 4 часть – коллективизация. 5 часть – лето 1935 года, Ленинград. 6 часть – весна 1941 года (действие происходит на территории только что присоединённой Эстонии). Многое будет опубликовано в «Городской среде».

Автор.

ТЕНЬ ВСЕХ ЖИВЫХ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

На левом боку (1919 ГОД)

Ночью в Спасском Посаде с корнем были вырваны три дуба. Словно бы ураган пронесся. Это при том, что мартовская ночь выдалась такой тихой, что кое у кого могла возникнуть контрреволюционная мыслишка, будто все вернулось на несколько лет назад, в то благословенное время, когда город не только ночью, но и днем пребывал в полусонном состоянии. Впрочем, в 19-м году об этом было бы лучше не вспоминать. Зачем травить и без того отравленную душу? Еще не забыты были немецкая оккупация и первые после большевистского переворота сумасшедшие месяцы, когда провинциальная глушь неожиданно привлекла шумный отряд революционных пулеметчиков. Не у всех, конечно, имелись пулеметы, но их пылкие речи поражали в самое сердце. А если нет - то уж по ушам били точно. В общем, горожане довольно быстро привыкли к выходкам людей действия, будь то пламенные революционеры или их контрреволюционные двойники. Но никто из них до сих пор дубов с корнем не выдирал. Да и зачем? Что-то нечеловеческое было в той силе, которая обрушилась ночью на Спасский Посад.

Милиция тщетно искала очевидцев. Все те, кто мог бы стать свидетелями столь необычного зрелища, оказались заняты более важными вещами. Как пояснил милицейскому агенту Лысуну один из несостоявшихся очевидцев: "Все честные люди в это время самогонку дома глушат, а на улицу - ни ногой..."

Архип лысун понимающе кивнул. Разумеется, какие могут быть разговоры? Глушат. Ради этого, может, и царя свергали. Революционное самосознание на пустом месте появиться не может. Нужен определенный градус. Он бы и вообще дубами интересоваться не стал, дел и без того полно. Никого ведь не придавило, кровь трудящихся не пролилась. Но в газете "Спасско-посадский набат", более-менее аккуратно набранной на папиросной бумаге, появилась душераздирающая статья под названием "Я обвиняю". В ней говорилось, что на этих самых трех дубах царские сатрапы когда-то повесили трех героев-большевиков. Между тем, Архипу лысуну доподлинно было известно, что это не совсем так. В Спасском Посаде отроду никто никого не вешал. Расстреливать - да, расстреливали. Немцы в прошлом году, например. Но опять же - не у трех дубов, а на левом берегу реки Уклейки.

Был, правда, один случай, слегка напоминающий историю про трех героев-большевиков. Только не совсем они были и герои, да и совсем не большевики. Как-то, в году двенадцатом, три подгулявших гимназиста забросали окна своего учителя сухим навозом, но были настигнуты учительской супругой и биты мокрым веником. Не исключено, что действие происходило неподалеку от одного из дубов. Со временем история эта приобрела героический оттенок. Без сомнения - не без участия пролетарского поэта и публициста Касьяна Окаянного. Именно он написал статью "Я обвиняю", утверждая, что дубы выкопали враги революции по личному указанию Чемберлена. Хотели уничтожить память о трех борцах за народное счастье.

Через день в "Спасско-посадском набате" появилась и поэма того же Касьяна Окаянного под названием "Дубы с нами, или Сыны Революции". Дело приобрело политический оборот. Сам комиссар ЧК Шустров проявил к нему интерес.
Архип Лысун, первоначально отнесшийся к произошедшему несерьезно, вынужден был прислушаться к "голосу пролетарских масс", при этом хорошо осознавая, что Касьяна Окаянного лишь с большой натяжкой можно было признать пролетарием. В недалеком прошлом его знали как учителя словесности, а потом и члена городской управы Чепцова. Управу после октябрьских событий разогнали, и Чепцов незамедлительно примкнул к передовому отряду поэтов. Когда город по Брестскому миру отошел к немцам, Чепцов отправился в Петроград, полгода повращался в окололитературных кругах, получил соответствующий заряд, вернулся и стал славить свободу, не забывал тех, на ком и так клейма ставить было негде. Словом, наконец, занялся, нужным партии делом, свою недюжинную физическую силу подкрепив силой идейной.

В редакции "Спасско-посадского набата" / бывший "Спасско-посадский листок" / вообще подобрался довольно любопытный коллектив. Стоит только назвать Глеба Рябинина, того самого, кто в семнадцатом году по пути на фронт потерял правую руку и затем оказался в провинциальном городке на излечении. Чем это лечение сопровождалось - Архип Лысун помнил хорошо. Уголовное дело имело широкий отклик. Рябинин проходил и как свидетель, и как подозреваемый. Закончилось все довольно предсказуемо. А именно - взорвался склад оружия, едва не спалили дом, принадлежавший тетушке Рябинина Анастасии Федотовне. Кое-кого пришлось даже досрочно похоронить.
Но все эти громкие события, очевидно, разбудили в Глебе Рябинине талант газетчика. В двадцать лет это бывает. Тем более что вступать в Красную Армию он не хотел, не без основания видя в большевиках германских ставленников. Однако и противоположная сторона не пользовалась расположением Глеба. Что-то в последнее время он стал слишком разборчив. Поэтому пока решил заняться хоть чем-нибудь. Время наступило голодное, и одной рукой ему было не дотянуться до сытой спокойной жизни. А на хлеб с солью, пристроившись в газету, можно было попытаться заработать. Старые-то журналистские кадры предпочли покинуть город.

Скоро выяснилось, что Глеб все же попал на фронт, только на идеологический. Но не растерялся, потому что фронт - понятие растяжимое. Передний рубеж, то есть передовицы, был оккупирован Касьяном Окаянным. Рябинин же осознанно обосновался в арьергарде, Политики, конечно, полностью избежать было невозможно. Но какие-то приличия соблюдать все же удавалось.

За последние полтора года Глеб возмужал, стал менее наивен. Зато начал замечать, что многие люди вокруг него словно бы по команде поглупели. Настоящее их почему-то перестало интересовать, и они с удовольствием переключились на будущее. Виделось оно им в ярко-красных тонах. У него же от таких расцветок рябило в глазах, и он сильно щурился. Может быть, потому и не сразу заметил в городе новые лица. Для газетчика это непростительно.
А лиц, надо сказать, было много. В Спасский Посад прибыл целый агитпоезд. В действительности, никакого поезда тут быть не могло, потому что не было железной дороги. Однако несколько подвод с людьми и реквизитом в город прикатили. Чуть ли не с самого Петрограда.

Кто бы знал, что появление агитпоезда приведет к цепи преступлений, первым из которых будет убийство. И что самое удивительное - три выкорчеванных дуба имели к этому злодеянию самое прямое отношение.

Хватит с нас, эй, товарищ! - скажу я, -
В этот раз все случится всерьез.
Бросим в топку ничтожных буржуев,
И вперед, и вперед, паровоз!

Из поэмы Касьяна Окаянного "Красная топка"

Продолжение следует