(Продолжение. Начало в №№ 324-325). Глеб Рябинин уже час толкался на набережной Уклейки. Стоял солнечный день, за последнее время - первый. Вот-вот должен был тронуться на реке лед. У берега уже обозначилась свободная коричневатая полоса воды, возле которой возились дети - пускали берестяные кораблики.
В № 323 завершилась публикация первой части книги «Тень всех живых» (она называлась «Царская слобода»). С № 324 мы начали публиковать продолжение «На левом боку». «Тень всех живых», все её части, были написаны очень давно. Тогда я ещё преподавал историю и журналистикой не занимался. На гонорар от этой книги, полученной в одном московском издательстве, я купил свой первый компьютер, сканер и принтер. И продолжение, по просьбе издателей, писал уже не на печатной машинке, а на компьютере. Всё складывалось как нельзя лучше. Мне в издательстве показали обложку книги (она должна была выйти в двух вариантах – в твёрдом и мягком переплётах). Но потом всё резко изменилось. Издательство приостановило выпуск серии, в которой должен был выйти роман «Тень всех живых». Права на издание я уступил на два года, но когда стало понятно, что серия выходить не будет, издатель устно разрешил мне издавать роман там, гдё я пожелаю и даже прислал мне вёрстку книги. Но так получилось, что книга не издана до сих пор. Я занялся журналистикой, и тема «исторического детектива» меня уже мало интересовала. Эту книгу читали разве что некоторые мои коллеги по лицею и несколько близких мне людей. Кроме того, существует продолжение романа «Тень всех живых» (то самое, которое я написал по просьбе издательства. Называется – «Противоядие»). События этих двух романов разворачиваются с 1917 по 1941 годы. Предполагалось, что будет ещё и третий том, и действие этой пародийно-исторической эпопеи завершится в 1953 году. Но третьего тома уже точно не будет. Однако шесть частей, составляющие два романа, написаны. 1 часть – события накануне Октябрьской революции. 2 часть – Гражданская война, 1919 год. 3 часть – конец НЭПа, 1926 год. 4 часть – коллективизация. 5 часть – лето 1935 года, Ленинград. 6 часть – весна 1941 года (действие происходит на территории только что присоединённой Эстонии). Многое будет опубликовано в «Городской среде».
Автор.
ТЕНЬ ВСЕХ ЖИВЫХ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
На левом боку (1919 ГОД)
3
Глеб Рябинин уже час толкался на набережной Уклейки. Стоял солнечный день, за последнее время - первый. Вот-вот должен был тронуться на реке лед. У берега уже обозначилась свободная коричневатая полоса воды, возле которой возились дети - пускали берестяные кораблики.
Глеб находился на набережной не от безделья. Наоборот, привели его сюда в основном служебные дела. Как написал поэт Окаянный: "Гляньте, на нашу улицу праздник нагрянул", что означало - пришла пора сказать свое слово петроградским гостям. Уж что-что, а агитпоезд на запасном пути стоять не может. Не предусмотрено такое партийным уставом. Вот участники агитпоезда и развернули свою бурную деятельность. На сегодня было намечено торжество под названием "Красный марш". В программе, в частности, предусматривалось сожжение чучела Вудро Вильсона. Почему именно его - неизвестно. Но Глеба это и не волновало. Сожжение - это уже хорошо. За час нахождения на берегу он слегка замерз, неплохо бы было погреться у огня... Вудро Вильсон, конечно, не русская печка, но и от него тепла можно добиться.
Народу по спасско-посадским меркам набралось много. Не каждый день здесь "Красный марш" проходит. Публика была разношерстная, но все больше из простых или тех, кто очень старался простым казать¬ся. Быть бедно одетым в последнее время стало модно. Лишний раз к стенке не поставят. Хотя с человека и одного раза довольно.
Марш отчего-то задерживался. Но народ не унывал. Кто-то наяривал на гармони. Глеб подумал, что когда такая музыка звучит - есть меньше хочется. Еще один плюс мероприятию. В голове сама собой уже сложилась статья. Откровенно говоря, она сложилась еще нака¬нуне, потому что заранее можно было сказать - что здесь произойдет. Он хотел быть честным перед собой и читателями, и искушению все подготовить заранее - не поддался.
Наконец-то из-за крутобокой церкви "Покрова на Нервах" пока¬зались участники "Красного марша". Впереди бежали вперемешку несколько дворняжек и мальчишек. Сзади передвигалась угловатая высоченная фигура пролетария в красной рубахе. Пролетарий был высотой в два человеческих роста - шел на ходулях. Правая рука, сделанная из фанеры, у него была непропорционально велика. Ладонь явно тянулась к горлу чучела Вудро Вильсона. Гидре мировой контрреволюции оставалось коптить небо считанные минуты, час возмездия, по всей видимости, наступил.
За великаном- пролетарием шел народ помельче, но тоже обла¬ченный весьма ярко. Духовой оркестр играл что-то наредкость бравурное. Но Глеб на все это вдруг перестал обращать внимание. Он не отрываясь смотрел только на великана. С большим огорчением он узнал в нем Ефима Вереницына. Когда-то они учились вместе в гимна¬зии и удачливый Ефим - широкоплечий и розовощекий - был для Ряби-нина едва ли ни злейшим врагом. Лишь когда началась мировая война, Вереницына потеснил с первой позиции кайзер Вильгельм Второй. Ушлый Вереницын издевался над непомерной в те годы рябиновской робостью, не единожды выставлял того в невыгодном свете перед барышнями из мариинской гимназии. Словом, попортил Глебу немало крови. Потом их дороги разошлись. И вот несколько дней назад в Спасский Посад прибыл агитпоезд, в составе которого обнаружился уже прочно позабытый рябининский недруг.
Глеб сразу почувствовал, что это не к добру. Так и оказалось. По какому-то дьявольскому стечению обстоятельств Вереницын в первый же день своего пребывания в Спасском Посаде познакомился с Софьей Павловной Хомутовой, то есть с его Софи... Ну не совсем с его...Не важно... В общем, с Софи, в которую он был тайно влюблен. Впрочем, не только он. И не слишком-то и тайно.
Софья Павловна Хомутова, девушка передовая, телеграфистка и немного художница, в то же время никак не походила на захваченных революционной идеей эмансипированных особ, нарочито грубоватых и оттого довольно вульгарных. У ней имелся какой-то свой, только ей присущий взгляд на все происходящее. И красота у нее была какая-то нехарактерная. Невероятной притягательности глаза со стальным блеском. Вечно приподнятый левый уголок рта, отчего на лице обозначена была постоянная усмешка, в нужный момент самоироничная, а чаще обращенная на собеседника.
Влюблять в себя Софи могла как никто. И не то чтобы это с ее стороны делалось с умыслом. Просто, наверно, иначе она не умела жить. Впрочем, кто знает? Откуда только такая взялась в провинциальном городке, да еще в столь дикое время? Будто революционной бурей ее сюда занесло, хотя, как известно, родилась она здесь в семье почтальона. И никаких удивительных событий в ее биографии вроде бы не было. Кроме того что она сама была уди¬вительное создание.
И вот к Софи цепляется Ефим Вереницын и общается с ней с такой раскованностью, какую Глеб себе не мог позволить и после трех месяцев знакомства. И Софи, о ужас, отвечает Вереницыну благосклонностью. Не то чтобы явно, но все же.
А теперь оказывается, что Ефим не просто участник пробега, но и главное действующее лицо "Красного марша". Все взгляды к нему прикованы. Несомненно и Софи сейчас появится - как раз смена ее закончилась.
Глеб с такой ненавистью смотрел на великана-пролетария, что вздумай кто-нибудь к нему приглядеться - можно было бы хватать его не задумываясь и вести куда следует. Все мысли о статье улетучились. Такой взгляд мог принадлежать только контрреволюционному элементу. В старых романах подобный взгляд еще испепеляющим называют.
Нет, Вереницына не обязательно было испепепелять. Рябинин был согласен и на то, чтобы у пролетария подкосились ноги, то есть ходули, и он бы рухнул в мартовскую грязь. Для начала с него и этого хватит. Почти так и случилось.
Фанерная ладонь резко взметнулась вверх. Лицо Вереницына исказилось и он рухнул, до Вудро Вильсона не дотянувшись. Вершка два не хватило. И так неудачно рухнул, что встать ему больше было не суждено. Затылком ударился о придорожный валун.
Духовой оркестр мгновенно смолк. Один лишь барабан еще какое-то время отбивал ритм, словно бы пытаясь продлить биение вереницынского сердца.
Народ же наоборот - ахнул и загудел громче прежнего. Толпа рванула к упавшему. Никто ничего понять не мог. Кто-то даже подумал - может так и задумано? Кто их знает, этих артистов?
Через какое-то время все же выяснилось, что случилось самое страшное. И тут же кто-то произнес поразительные слова:
- Братцы, а ходули-то подпиленные!..
Карл Либкнехт и Свердлов... Теперь Вереницын.
Но мы никогда не забудем его.
Вписал он в историю кровью страницу.
На землю он пал на посту боевом.
Из поэмы Касьяна Окаянного "Красный агитатор"
Продолжение следует
АлексейСЕМЁНОВ