(Окончание. Начало в № 656). В позднесталинскую эпоху писатель Александр Грин превратился во «врага народа» и «космополита». Нет сомнений, если бы Грин к тому времени 18 лет не был мёртв, то его бы стали судить.
Грина в живых не было. Но его всё равно стали судить.
«Безнадёжная злоба реакционера, ненавидящего народ»
На семидесятилетие Александра Грина - в 1950 году - журнал «Новый мир» опубликовал разгромную статью писателя-сказочника Виктора Важдаева «Проповедник космополитизма: Нечистый смысл "чистого искусства" Александра Грина» (Важдаев - автор сказок «Мальчик с пальчик - партизан», «Ольховая чурка» , «Волшебная калебаса» и многих других). Судя по тексту, Важдаева от книг Грина тошнило.
«Из-под пера Грина вышли чудовищные, гнусные страницы, - писал Важдаев. - В творчестве его нет ни чистоты, ни гуманизма, которые приписывают ему апологеты; при малейшей попытке анализа этот миф разлетается как дым, и остаётся мрачная, безнадёжная злоба реакционера, ненавидящего народ».
Не только Важдаев и не только после Второй мировой войны упрекали Грина в том, что тот сочинял оторванные от реальной действительности злобные пасквили. Виктор Важдаев ничего нового не придумал. Он просто скомпоновал предыдущие претензии и оформил их форме литературоведческого доноса: «Он не любил своей родины... Идейный и политический смысл создания А. Грином "своего, особого мира" легко расшифровывается как духовная эмиграция...»
К тому времени умер не только Александр Грин, но и многие прототипы его героев. В их числе - Мария Алонкина, более известная кругу петроградских авторов начала двадцатых годов как Муся.
Мусю Алонкину считали прототипом гриновской Ассоли. Впрочем, на посвящении к книге «Алые паруса» Грин указал совсем другое имя - Нины Грин, своей новой жены.
И всё же Мария Алонкина - фигура в литературной истории важная.
«Помню её, тоненькую, смеющуюся, белокожую, чернобровую, с вздернутым носиком, - вспоминал писатель Николай Чуковский. - Вся Студия была с ней на "ты", и очень многие были в неё влюблены, - одни сильнее, другие слабее. Добрая, привязчивая и удивительно работящая, она, казалось, создана была, чтобы всё делать за других, всем позволяла, как говорится, ездить на себе верхом, и, по правде сказать, вся Студия ехала на ней».
«Вся Студия» - это петроградская литературная студия «Дома Искусств» (он же - ДИСк). Многие её участники в 1920 и 1921 году приезжали на тёплое время года в Псковскую губернию - в Холомки и Бельское Устье. Среди них была и Муся Алонкина, занимавшаяся там не только секретарскими делами. Она, например, доставала продукты (именно голод заставлял петроградских писателей и художников (Зощенко, Грина, Мандельштама, Замятина, Ходасевича, Добужинского, Милашевского и многих других уезжать из города в деревню).
Действительно, многие в Мусю Алонкину были влюблены. Но некоторые - больше других. Михаил Слонимский, Александр Грин...
В биографии Грина Алексей Варламов написал: «Грин был влюблён, как и многие обитатели Дома искусств, в семнадцатилетнюю Марию Сергеевну Алонкину, литературного секретаря этого богоугодного заведения; ей подарил он свою книгу рассказов и написал два суровых мужских письма...»
Каких-то прямых признаний в письмах сорокалетнего писателя там нет. Но есть намёки: «Дорогая Мария Сергеевна! Не очень охотно я оставляю Вам эту книжку, - только потому, что Вы хотели прочесть её. Она достаточна груба, свирепа и грязна для того, чтобы мне хотелось дать её Вашей душе.
Ваш А.Г.»
Как ни странно, один из самых надёжных источников - не письма Александра Грина, а рассказ его третьей жены Нины: «Увлёкся он самозабвенно. Понимая умом нелепость своего с ней (Мусе Алонкиной - Авт.) соединения, свою старость в сравнении с нею и во внешнем своем облике, он горел и страдал и от страсти; страдания доводили его до настоящей физической лихорадки. А она увлеклась другим. И тут встретилась я, ничего не знавшая об этом. И все сдерживаемые им чувства и желания обернулись ко мне - он просил меня стать его женой. Я согласилась...»
То есть сама Нина Грин признала, что именно Муся Алонкина спровоцировала Грина на последнюю свою женитьбу. Мусю он заменил более опытной Ниной (это у неё был второй брак).
Но, в таком случае, нельзя ли предположить, что замена произошла и в посвящении? До этого «Алые паруса» посвящались Мусе, а в окончательном варианте - Нине.
Есть версия, что из-за Алонкиной сменилось и название повести-феерии. Были «Красные паруса», а стали «Алые паруса» (почти «Алонкины паруса»). Нет уверенности, что фамилия Муси сыграла здесь решающую роль. Просто само название «Красные паруса» было банальным. Красным в то время называли почти всё. Грин служил в Красной армии. Красный цвет революции приставлялся ко многим названиям почти автоматически. А если цвет в названии уже присутствовал, то его меняли. Так в Псковской губернии в 1919 году переименовали Струги Белые в Струги Красные.
Александр Грин в своих сочинениях старался поместить своих героев в некий другой мир, оторвать их от окружающей Грина и его читателей действительности. Так что алый цвет подходил названию книги намного больше, чем красный.
«Грин пришёл, чтобы задушить Мишу из ревности...»
Чтобы закрыть гриновскую страницу жизни Муси Алонкиной, стоит вспомнить об истории, случившейся с её женихом - «серапионовым братом» Михаилом Слонимским.
Если «Алые паруса» были посвящены Нине Грин, то первый альманах «Серапионовых братьев», вышедший в апреле 1922 года 4-тысячным тиражом, писатели посвятили Марии Алонкиной. Это был единственный «серапионов» сборник.
Вот что написал в дневнике драматург Евгений Шварц (запись сделана несколько десятилетий спустя - 29 января 1953 года): «...И "Серапионовы братья", хоть и возникли всего за год до моего с ними знакомства, уже имели предания и исторические рассказы. Уже успела уехать на юг Муся Алонкина, которую все очень любили, даже старики. ...И Миша Слонимский был в неё влюблён и даже считался её женихом. А. Грин, удалившийся к 22 году в Старый Крым, в 20-21 г. тоже влюбился в Мусю. И существовало предание, что однажды утром Миша проснулся, почувствовав на себе чей-то взгляд. Первое, что он увидел, - руки у самого своего горла. Это А. Грин пришёл, чтобы задушить Мишу из ревности...»
Предание оно и есть предание. Грина подобные истории всю жизнь сопровождали. То он кого-то убил, то собирался убить, то убил, но не до конца... И эту историю рассказывал не только Шварц. Причём - в разных вариациях. Одна из них такая: Грин будто бы узнал, что Слонимский не хочет жениться на Марии Алонкиной, явился к нему в Дом Искусств, где он жил в одной из комнат (в той самой, где заседания обычно проводили все «Серапионовы братья») и улёгся спать на пол. А хозяин комнаты Слонимский спал на кровати, пока ночью во сне не почувствовал, что его кто-то душит... Оказалось, что Грин. Сцена «удушения» якобы закончилась тем, что Грин выскочил вон, не доделав дела.
Причина «страшных историй» об Александре Грине не только в его судимости (по политической статье в царские времена). Мало ли кто сидел при царе, включая Максима Горького. Дело в тяжёлом характере Грина, в его склонности к выпивке, в его таинственной мрачности, столь контрастировавшей с поведением многих других писателей из петроградского ДИСка.
Шварц, пересказывая предание, написал, что Грин Слонимского не задушил («не довёл дело до конца»). Но тут же Евгений Шварц приводит реальную историю: «А вот и исторический факт. Миша и Грин в шашлычной выясняли отношения и, не выяснив их до конца, обнаружили, что денег у них больше нет. Тут Грина осенила идея: самый простой выход - это поехать и выиграть в лото. Нэп уже был в действии. На Невском, 72, работало электрическое лото. Грин и Слонимский отправились туда, не сомневаясь, что выиграют, и, о чудо, и в самом деле выиграли. Удивились они этому только на другой день, увидев, как много у них денег, и припомнив, как они их добыли. В моё время Дом искусств шёл уже к своему концу и чудес там больше не случалось».
А за Михаила Слонимского вышла замуж не Мария Алонкина, а её ближайшая подруга Ида Каплан-Ингель. Ида (её чаще называли Дуся), как и Муся, как и ещё несколько девушек входили в избранный круг так называемых «серапионовых сестёр». Их было по крайней мере пять: Дуся Каплан, Муся Алонкина, Зоя Гацкевич, Людмила Сазонова и Лида Харитон.
«А ты вся в хлопотах, всегда за делом»
Дуся Каплан позднее расскажет случай из начала двадцатых годов. В голодном Петрограде у Михаила Зощенко родился ребёнок. Муся и Дуся об этом узнали и, «решили, что Зощенко обязательно нужно помочь. Не сообщая никому ничего, своими собственными силами собрали посылочку (там была даже манная - для ребёнка)...» Важно было, чтобы Зощенко не узнал, от кого пришла посылка. Девушки боялись, что он обидится (пожалели!). Но он всё равно узнал.
«... вдруг, совершенно неожиданно, он подошёл ко мне и сказал: "Большое вам спасибо", - вспоминала Дуся, - поцеловал мне руку (мне было тогда неполных восемнадцать лет)...»
О Мусе Алонкиной и о её работоспособности, и умении достать в голодное время продукты рассказывали многие. Наверное, первым её такой талант разглядел Корней Чуковский. Назначил секретарём.
Должность ничего особенного не сулила - кроме тяжёлой работы и знакомства с интересными людьми. Два раза в неделю Муся Алонкина доставала и распределяла хлеб среди участников литературной студии.
У давнего товарища Корнея Чуковского художника Юрия Анненкова есть роман «Повесть о пустяках». Он написал его в эмиграции и издал в Берлине в 1934 году под псевдонимом Борис Темирязев. В книге ненадолго появляются Дуся и Муся - машинистки ДИСка. Они упомянуты там как Люся Ключарева и Липочка Липская. И в той же книге Анненков описывает картину голодного Петрограда той поры: «В Петербурге не осталось ни одной крупинки соли, ни одного обломка сахара, ни одного лукошка с яйцами, ни одного бочонка с маслом. Из селёдок варили суп, из варёных селёдок готовили жаркое; прежде чем положить их в кастрюлю, из селёдок выскабливали червей...»
И всё это усугублялось заградотрядами, обысками, реквизицией...
В книге Анненкова много любопытного. Например, в квартире некоего доктора Френкеля гости отгадывают смысл советских сокращений. Отгадывание проходит успешно. Р.С.Ф.С.Р. означает: «Разная Сволочь Фактически Сгубила Россию». ВЧК - «Век Человеческий Короток». ВСНХ - «Всероссийский Слёт Новоиспеченных Хапуг». РКП(б) - «Редкая Картина Подхалимства (безграничного)». Есть и второй вариант: «России Капут Пришёл (безусловно)».
А в квартире на Фурштадской Люся и Липочка вместе с другими собравшимися слушали удары канонады, читали ультиматум Троцкого и взвешивали силы обеих сторон...
И в это время в квартиру ворвался журналист с сенсационной вестью: «- Товарищи! - воскликнул он. - Я принёс вам самую свежую новость: тустеп умер, да здравствует фокстрот!»
«О всех кораблях, ушедших в море...»
Зощенко был не единственный, кому в это голодное время Муся Алонкина помогала персонально. Она заботилась о человеке, который одним из первых русских авторов номинировался на Нобелевскую премию по литературе. Об этом мало кто помнит. А ведь ещё в 1902 и в 1903 годах на эту литературную премию выдвигали Анатолия Кони. Он был не только знаменитым юристом, но и литературоведом. Публиковал рецензии, монографии... После революции он продолжал заниматься не только юридическим, но и литературным просвещением. Читал лекции в Институте живого слова (его основал театровед Всеволод Всеволодский-Гернгросс). Кроме Кони там лекции читали Николай Гумилёв, Всеволод Мейерхольд, Борис Эйхенбаум... Через некоторое время Анатолий Кони угодил в ЧК (но, в отличие от задержанного позднее Гумилёва, вышел на свободу, хотя конфискованное ему не вернули).
«По поручению то Горького, то правления Дома искусств она (Мария Алонкина - Авт.) оказывала помощь многим престарелым литераторам, - вспоминал Николай Чуковский. - Особенно усердно, помню, заботилась она об Анатолии Федоровиче Кони. Она доставала для него пайки, рукописи, калоши, помогала ему спуститься с лестницы и взойти на лестницу».
Подобных воспоминаний о Мусе Алонкиной сохранилось немало. И в прозе, и в стихах (их оставил ещё один «серапионов брат» - французский писатель Владимир Познер:
А ты вся в хлопотах, всегда за делом,
И, если посмотреть со стороны,
Ты кажешься, о Мусенька, Отделом
Охраны Памятников Старины.
И вдруг в этой бочке мёда оказывается ложка чего-то нехорошего. И кто же эту ложку принёс? Конечно же, семейство Грин - Нина и Александр. И примкнувший к ним бывший жених Слонимский. Об этом рассказал Николай Чуковский, начинавший как поэт, занимавшийся в студии у Николая Гумилёва. Занимался сын Корнея Чуковского там недолго. Гумилёва большевики расстреляли.
В воспоминаниях Николая Чуковского есть абзац, где вдруг упомянута Муся - она же Мария Сергеевна. Да ещё в каком качестве: «Незадолго до смерти А. Грина, вспоминая Дом искусств, Нина Николаевна и Александр Степанович вспомнили о Марии Алонкиной: Заговорили о Марии Сергеевне. "Она теперь замужем за видным деятелем железнодорожного ГПУ. Карьеристка ". - "Как ты увлёкся ею?» - «Да и сам не знаю. <...> Говорят, она и Клара (забыл её фамилию) раскрыли Гумилёвский заговор. Я Михаилу Слонимскому потом как-то, за пивком, сказал об этом. Он согласился».
Вообще-то, это серьёзное обвинение, брошенное как бы между прочим.
Это что же получается? Две музы Александра Грина, вдохновившие его на создание образа Ассоли, в жизни оказались совсем на Ассоль не похожими? Нина Грин отсидела 10 лет на коллаборационизм, а Муся «раскрыла гумилёвский заговор»? С Ниной Грин всё более-менее ясно, но о Марии Алонкиной информации недостаточно - даже для того, чтобы сделать предварительные выводы. На что-то намекнул Грин. Что-то за пивком сказал Слонимский. Круги быстро разошлись.
Версий того, кто был провокатором или кто написал на Гумилёва донос - несколько. В разных источниках упоминаются несколько имён или делаются намёки. Но обычно под подозрение попадают связанные с поэзией мужчины-моряки. Муся не была ни моряком, ни мужчиной.
Определённо можно сказать одно: Муся Алонкина действительно вышла замуж за чехословацкого коммуниста и переехала в Москву. Там её следы потерялись. Даже год смерти точно неизвестен. 1936? 1938? 1939?
То есть до сорока лет она не дожила. Сказывалась жизнь в голодном и холодном Петрограде. Проблемы со здоровьем у неё начались ещё тогда - в 1921 году. Она тяжело заболела, когда ранней весной готовила вечер Александра Блока. Время было тревожное. Параллельно в Кронштадте произошло восстание моряков.
Сам вечер прошёл, когда восстание подавили, а в городе потеплело. Но афиши расклеивались заранее. Вечер Блока состоялся в здании Большого Драматического театра на Фонтанке. Его устроил Дом Искусств, а подготовкой занималась Муся Алонкина.
Сам вечер состоялся 25 апреля. И это был первый большой авторский литературный вечер Александра Блока. До этого, как ни странно, он выступал в небольших аудиториях.
В тот вечер в зал набилось больше 2 тысяч человек. Желающих попасть на вечер было намного больше, чем мест в зале.
Вступительное слово произнёс Чуковский.
Николай Браун этому знаменитому вечеру в своей поэме «Молодость» уделит особое снимание:
Дверей распахнутые створки,
Волненье, говор, теснота
И от партера до галёрки
Заполоненные места.
Присутствовавший на вечере руководитель издательства «Алконост» Самуил Алянский написал в своих воспоминаниях, что успех был огромный. Люди на Фонтанке не расходились: «И никто из них не знал, что сейчас увидит Блока в последний раз. На следующий день Александр Александрович с утра жаловался на усталость и в оставшиеся несколько дней до отъезда в Москву не выходил из дома». Через несколько месяцев Блока не станет.
Организатор этого вечера Муся Алонкина при подготовке этого вечера потеряла здоровье. Расклеивала афиши, промочила ноги, простудилась... Воспаление лёгких, плеврит, туберкулёз... Позднее - туберкулёз позвоночника.
Своё выступление 25 апреля 1921 года Блок закончил чтением старого стихотворения 1905 года «Девушка пела в церковном хоре». Оно перекликается с повестью-феерией «Алые паруса», которая в апреле 1921 ещё не была завершена.
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Тихая заводь, грядущая радость, светлый горизонт, сладкий голос... Но не в этой жизни.
Алексей ВЛАДИМИРОВ