Над гарнизоном «Веретье» (ныне ликвидированным) опускалась ночь. Опечатывались и сдавались под охрану стоянки наземной и летной техники, на остановке свистнул последний мотовоз, увозящий офицеров и контрактников с аэродрома в военный городок «Остров – 2».
Ночную тишину огласил рев матросских глоток, орущих строевые песни и старающихся перекричать друг друга. «День прошел, и масло съели, на прогулке песню спели…»
Старший сержант контрактной службы Талгат Есенов (автор этого текста), провел вечернюю поверку, и, погасив свет в казарме, пошел в свою дежурку – звонить дежурному по гарнизону об отсутствии происшествий и проведенном отбое. Примерно через полчаса походы в сортир прекратились, и стихла болтовня, матросов удалось утрамбовать в койки, наступила долгожданная тишина. Я достал из сумки кипятильник и принялся кипятить чай.
По коридору раздалось шарканье тапочек, дверь в дежурку приоткрылась, и в дверном проеме показался Дембель. «Дядька Талгат, можно с вами чайку попить? У меня и печенье есть. А то что-то перед дембелем не спится». Я вскипятил две большие кружки, Дембель притащил пару пачек печенья, и между нами завязался обычный армейский разговор – откуда призвался, как сюда попал, что будешь делать после службы.
Ну, как он попал сюда, я в общих чертах знал – наш гарнизон был ссыльной дырой, куда сплавляли злостных нарушителей воинской дисциплины. Дело в том, что здесь для них были созданы все условия для продолжения преступной карьеры – безделье, бесконтрольность, почти полное отсутствие обязанностей. Поэтому в соседней базе, к примеру, редкий год обходился без того, чтобы не посадили одного – двух срочников. (Правда, там дело усугублялось почти повальной коммерциализацией всей службы, что приводило к совершенно гремучей смеси махровой дедовщины и офицерского жлобства). В нашей части, однако, дела обстояли получше. К нам на Веретье Дембель попал из президентского полка, где он не поладил со своим ротным командиром.
«Да нет, дядька Талгат, служить в Москве совсем не так интересно, как кажется. Первое время – да, но это быстро надоедает. Тем более мне, коренному питерцу. Я же до армии успел в Лондоне побывать, более-менее мир посмотрел. А чё Москва – город как город… Тут, на Веретье, и то служить лучше».
«Нет, в президентском полку служба самая обычная. Там только первая рота наряжается в маскарадные тряпки, – которая почетный караул, и которую по телевизору показывают, а все прочие ходят в обычном армейском камуфляже. Мы же как все – и на полевые выходы выезжаем, и в наряды ходим».
«Нет, кремлевских курсантов давно уже нет, это военное училище оттуда перевели давным-давно. И в самом Кремле после смерти Сталина никто из членов Правительства не живет, а приезжают туда на работу. Сад, правда, там сохранился, который Сталин сажал. Нет, не Александровский, а внутри Кремля. Мы туда за яблоками бегали. Хорошие были яблоки, вкусные».
«Чем я там занимался? Стоял в проходе Спасской башни или в других местах, охранял. Там несколько колец охраны – милиция и наружное наблюдение на Красной площади, мы, армейцы, на проходных. Это что я знаю, а на самом деле, наверное, все гораздо сложнее».
«Вы удивляетесь, дядька Талгат, что простым срочникам доверяют Кремль охранять? А всякие хваленые менты-гебешники нисколько не надежнее нас. Я, когда там служил, на них насмотрелся… Часто ли посторонние пытаются в Кремль проникнуть? Часто, но в основном одни психи. Как-то подходит ко мне одна баба со странной рожей. Уставилась своими гляделками в упор, и спрашивает: ты готов умереть за меня? И так смотрит, что не по себе стало! Этот вопрос непростой, гражданочка, отвечаю. Надо проконсультироваться. Звоню начальнику караула – как быть? Он мне в ответ – твоя проблема, ты и решай. Ну, я и стал решать. Сходите по такому-то адресу, говорю странной бабе. Там вам ответят. И даю ей этот адрес, что у нас на карточках был. Что находится по этому адресу, не знаю. Наверное, приемная ФСБ – специально, для таких вот посетителей, для «борцов с жидопланетянами».
«А однажды случай был ещё круче. Стою я ночью в проёме Спасской башни, как вдруг ко мне один пьянющий, как грязь, мужик в крутом прикиде подходит. «Убей меня» - говорит. Я и рот раскрыл от изумления. Как он ночью сквозь наружную охрану, через Красную площадь в башню зашел – просто непостижимо! Однако просочился как-то. «Убей меня – настаивает. – Я прокурором был. Меня сегодня уводили. Жизнь кончена. Убей меня!»
«Ишь, как им тошно становится, когда из кресел выкидывают… Привыкли деньги шальные получать, привыкли, что перед ними все гнуться, а как этого лишили, на тот свет засобирались! Да и то – на чужом горбу, чтоб солдат за их смерть отвечал. Тебе тошно – ты и вешайся, нечего других подставлять!» - сказал я. - «Правильно, дядька Талгат…»
Я стал прикидывать, кто бы это мог быть, кого из московских прокуроров могли уволить в то время. По всем подсчетам выходило, что это – некий Цыркун, который обвинял на нашумевшем политическом процессе 39 лимоновцев, имевших дерзость войти в приемную президента и принести петицию. Тогда молодые ребята и девчата, которые стали бы гордостью любой вменяемой страны (променявшие МГУ и обеспеченное будущее на зону ради нашего народа), получили тюремные срока. А психанувший на почве ненависти к ним Цыркун потерял над собой контроль и заговорил откровенно перед телекамерой, за что и был уволен.
«Нет, я не знаю, Цыркун это был или кто другой… Я политикой не интересуюсь. Мое дело маленькое: позвонил помощнику начальника караула, тот прибежал с дежурной сменой – дело-то нешуточное, проникновение на такой пост в ночное время! Наш прапор мужик был современный, продвинутый. Быстренько обшманал бухого прокуроришку, мобилу обобрал, перстень снял, пухлый лопатник с деньгами (я видел) себе в карман положил. Нет, не поделился – я же говорю, что он у нас современный, крутой был. Всё равно прокуроришка пьяный, на пост в ночное время проник – ничего он не докажет, что его обобрали. Да, может быть, он уже и не прокуроришка – тогда его никто и слушать не будет».
«Что буду делать после армии? Отсюда валить. Надоело тут… Везде одно и тоже – что в Москве, что у вас на Веретье. Я до армии в Лондоне был – понравилось. Прокормиться можно, и люди ничего, не блатные. Если повезет, там и поселюсь».
Мы допили чай. «Спасибо, дядька Талгат. Я спать пошел. Завтра получу документы – и прощай, армия. Вернусь домой, в Питер, и буду на Запад пробираться. Да… удачи этим ребятам, про которых вы говорили…»
Я посмотрел в спину выходящего из дежурки Дембеля. И память почему-то преподнесла слова Эдуарда Лимонова: «Нам противостоит огромная армия, но в ней нет ни одного надежного полка».
Фото: Алексей Семёнов
Талгат ЕСЕНОВ