На московской презентации четырехтомника «Намедни. Наша эра» Леонид Парфёнов начал с того, что заявил:
- Писателем я себя все-таки не считаю. Это журналистика в твердой обложке.
Никто с Парфёновым и не спорил. Тем более что особый интерес присутствующие проявляли не к четырехтомнику, а к речи Леонида Парфёнова, которую он произнес на вручении премии имени Владислава Листьева.
Среди присутствующих на встрече с Леонидом Парфёновым нашелся как минимум один человек, который смотрит передачи Максима Шевченко. Именно этот телезритель поинтересовался у Леонида Парфёнова: как он относится к тому, что Максим Шевченко его осудил («за то, что вы неэтично сказали про Эрнста, а сами у него работаете…»)?
- Я этого не слышал, - ответил Леонид Парфёнов. - Но примерно представляю - что он мог бы сказать… Мне кажется, мы все-таки служим не руководству, а читателю, зрителю и истине… В этом заключается главная этика этой профессии. Симптоматично, что те, кто говорят о том, что это неэтично, не высказали возражений по существу. У них это выглядит как: «с чего вы голоса поете?», «на что это он намекает?», «с чего это он по бумажке читал, если память у него хорошая?»… Хочется, чтобы люди досказали – на что они сами намекают. «За большие деньги под лондонскую диктовку…» и так далее «льет на мельницу чего-то там…» Я пытался констатировать ситуацию, в которой находится телевизионная журналистика. Что считал нужным, то и сказал. Возможны разные мнения. Я совершенно не рассчитываю, что к этому будет всеобщее одобрительное отношение. Пусть Шевченко не так беспокоится за мое чувство дружбы. Я со своими друзьями сам разберусь без третьих лиц, с которыми, кстати, не знаком. Что так беспокоиться? Кто бы там ни был друг, но истина дороже.
Леонид Парфёнов не ограничился общей критикой телевидения и обратил критику на собственное творчество. Это он сделал, когда рассказывал о том, чем книги «Намедни» отличаются от его же телевизионных передач.
- Мне представляется, что книжка адекватнее фильма, - считает г-н Парфёнов. - Сам я этот сериал не могу смотреть ни одной минуты. Там какой-то вялый чувак без драйва что-то такое объясняет… Экранная температура за это время так изменилась, что те 43 серии в нынешних стандартах выглядят не драйвовыми. Там нет внутреннего нерва. Многое очень устарело с точки зрения сегодняшней телевизионной моды.
- И самое главное, - произнес Леонид Парфёнов, скинув пиджак и оставшись в пестрой рубашке навыпуск: - Фильм делался для того, чтобы понять: советское время ушло, но как оно нас сформировало? Надо было вглядеться в себя. В некотором смысле, проинвентаризировать некое прошлое, которое на нас, конечно, влияет. И мы - первое постсовесткое поколение, всем этим как-то искореженное, что-то в себе чувствуем. А дальше будет все слабее и слабее… Но в середине нулевых стало ясно, что никуда эта советская матрица не ушла, что принцип организации жизни продолжает быть советским в очень многих сферах, что не только в значительной части власть, но и большая часть населения воспринимает все советское как некий идеал. Это, в принципе, единственное прошлое, которое «свое» и с которым мы сверяемся. Я пытался сформулировать, что российский человек в массе своей по-советски служит в армии, лежит в больнице, выбирает власть, смотрит телевизор, поет гимн, грозит загранице, продает углеводороды и чего-то там еще… Мы не знаем – до какой степени мы произошли от Александра II, а Сталин и последнее постановление о Катыни принимается так, что ясно: это было совсем вчера. Мы еще спорим о себе, о своих нынешних отношениях с Польшей, с Европой, вообще с Западом… Книжка возникла главным образом из-за этого. Мы живем в эпоху ренессанса советской античности. Вот так я это определил. Есть некоторая матрица, по которой, сверяясь с которой, в чем-то отталкиваясь от которой живет наше общество.
У Парфёнова спросили – читает ли он сегодняшнюю «Литературную газету», в которой рецензируется его творчество?
- Нынешнюю? Не читаю, - ответил автор журналистики в твердом переплете. - Не читаю, а когда-то, когда она была главным интеллигентским чтивом, читал. Неделя делилась от четверга до четверга… Я давно решил, что лучше не очень вздрагивать по поводу того, что сказали или написали, потому что все время будешь бояться сделать какой-то следующий шаг. Да еще тон всегда такой…
И тут выяснилось, что Леонид Парфёнов все-таки «Литературную газету» если и не читает, то почитывает. По крайней мере, те статьи, в которых говорится о нем самом.
- Тебя там так поучают, что хочется сказать только одно: а вы сами-то что чего-нибудь не снимите, не напишите? – задался вопросом Леонид Парфёнов. - Каждый раз дочитаешь до конца и подумаешь: ну такой умный человек! Почему я до сих пор не слышал его фамилии? Меня там так поучали по поводу Зворыкина… Дескать, Зворыкину не надо было оставаться, а Капицу Сталин правильно оставил. Хочется спросить: вы Капицу и Зворыкина про это спрашивали? С чего это вы за них, за знаменитых стариков, решили? Вы не только лучше меня знаете, что мне было делать в этом фильме… Это ради Бога, пожалуйста… Но считать, что Капица правильно оставался, а Зворыкин правильно не оставался… Они уж такие демиурги, они так правят не только настоящим, но и будущим! Прямо диву даешься…
- «Литературную газету» как интеллигентское чтение вы не признаете. А что же вы читаете?
- Я читаю «Коммерсант» и «Ведомости». Каждое утро начинается с них.
- Появится ли пятый том «Намедни»?
- Том о нулевых годах выйдет в сентябре 2011 года, к книжной ярмарке.
- А новые телефильмы?
- Телевидение живет «датскми» инфоповодами. Делать фильм к столетию смерти Толстого я по времени не успевал. И очевидно, что ближайший мой «датский» фильм будет к 80-ю Горбачёва, которое, стало быть, 2 марта 2011 года. И, возможно, следующий, - к 200-летию войны 1812 года. Телевидение просто так не может жить. Надо, чтобы с ноликом на конце была дата, и тогда понятно – почему это изделие предлагают публике.
- Ваши фильмы в ряде газет называются ностальгическими. Будто бы и вы ностальгируете по тем годам и хотите туда вернуться. И многие люди, особенно в провинции, так это и воспринимают. Скажите коротко и ясно: вы ностальгируете по Советскому Союзу?
- Нет, я лично не ностальгирую по Советскому Союзу. Но понимаю людей, которые по нему ностальгируют. Лично я ничего в сухом остатке не нахожу, чтобы там было что-то хорошее. Хотя чисто субъективно солнце светило ярче, годы были моложе, а девушки целовались крепче… Посмотрите, с каким восторгом и счастьем ветераны войны говорят о военной поре. Это очевидно и естественно. То, что кто-то это считывает как ностальгию – понимаю тоже. Всякий считывает то, что хотел бы считать. Кто с чем пришел к этому, с тем и останется… На встречах в регионах в зале обычно находится человек, который неожиданно поперек всякого разговора - я сильно фильтрую базар – скажет: «Гнида, тЕ советскА власть дала лучшее в мире высшее образование, а ты…» А с другой стороны мне говорят: «Спасибо, почитали, и так прямо вспомнилось… У мамы были такие туфельки… И вы правильно написали, что болонья модно шуршала…» Я о своих книгах выслушал достаточно… Особенно про первый том – про то что это просоветская книга… Дело в том, что 60-е годы были сильно наполнены романтикой. Она была, отчасти, ложной, но она была. А 70-е … В 60-е годы по сценарию Шпаликова сняли фильм «Я шагаю по Москве», который начинается просто обезоруживающей строкой: «Бывает все на свете хорошо…» А потом снимали фильмы, что бывает не всё. А потом снимали фильмы, что бывает все на свете плохо. И автор пронзительных строк Геннадий Шпаликов покончил собой. Бывают разные десятилетия. Но чаще всего про 70-80-е я слышу, что это - антисоветчина. Но антисовесткая оказалась не книга, а история. Странно рассуждать о СССР вполне по-объективистски, будто бы мы не знаем, чем дело кончилось… Вообще говорить о косыгинских реформах… Как будто это высшая математика, теорема Ферма… Как будто мы не знаем, что все накрылось медным тазом.
- Каких современных авторов вы читаете?
- Я боюсь, что слишком искалечен профессией… Больше всего читаешь нон-фикшин… Уже давно считаешь, что главные художественные книги прочел и ничего не ждешь… Смолоду знаешь, что прочитал Бунина, и кажется, что ничего лучше на русском языке не бывает… Потом напечатали Набокова. И потом решаешь: нет, лучше уже не возможно. И потом оказывается, что действительно невозможно. Это как с русской поэзией после Бродского… Какая-то беда… Не лезет - и все!
И тут из зала раздался возглас:
- А как же Дмитрий Быков?!
- Даже сам Дмитрий согласился бы, что он рядом с Бродским - как плотник супротив столяра… Самый большой интерес у меня за последнее время вызвала переписка членов Политбюро… Просто упоительное чтение. Вот видите, до какой степени я чирикнут на работе…
- Неужели переписка была для вас откровением?
- В каких-то вещах там много откровений. И по стилю, и особенно в закрытой переписке – по безысходности ситуации с конца 50-х годов, когда они понимают, что инициатива не за ними. Они едва успевают бегать и руки подставлять под что-то. Все так валится, что ни о какой стратегии речи нет.
- Во что эта советская матрица реформируется?
- Меня пугает, когда говорят вообще о нас всех … Я считаю, что нет у нас никакой единой России кроме той, которая неспроста пишется в кавычках. Мне кажется, что чем далее, тем более мы живем многослойным пирогом. И даже в советское время были люди в разной степени афилированности в советский строй. Огромное количество людей, так или иначе, умудрялось уползти во внутреннюю эмиграцию с большим или меньшим эффектом. А уж сейчас… Есть тьма соотечественников, которые живут поверх границ и довольно отважно путают Пермь с Лондоном, а Стокгольм с Римом. Поэтому все очень по-разному. Мне кажется, что сегодня как никогда человек кузнец своей судьбы. И у меня нет впечатления, что 100% населения воспитывается федеральными каналами. Даже сами федеральные каналы признают, что 25 % населения их либо не смотрят, либо утратили привычку смотреть… Вечер больше не делится на до программы «Время» и после…Как раньше, когда сам Брежнев, как известно, тоже смотрел программу «Время» и верил в нее. Сейчас общей судьбы 142 миллионов, по-моему, нет. И все очень зависит от возраста. Мы всегда были очень поколенческой страной, а сейчас – особенно. Ясно, что россиянин, которому 20, и которому 40, и которому 60 - это три разных судьбы… Совершенно. И очень часто три разных страны в границах одной страны.
Самым смешным был вопрос о вдохновении. Что вдохновляет Парфёнова?
- Нет никакого вдохновения в журналистике, - озадаченно ответил Леонид Парфёнов. - Это все химеры. Меня сегодня муза посетила, посидела немного и ушла… Это не про журналистику… какое нахрен вдохновение? Это технология, но внутри технологии есть креативные моменты… Остаешься ты и лист бумаги… У тебя же нет зама какого-то… Вырос, стал большой, признанный, как вы выражаетесь… Завел себе заместителя, который за тебя пишет, а сам ты, как известно, признанный, и ходишь со своим признанием, как кура с яйцом… Нет, так не получается.
А напоследок, как и полагается, о спорте, а точнее – о чемпионате мира по футболу в России.
- Я не футбольный болельщик, - легко признался Леонид Парфёнов. - И у меня, наверное, какое-то плохое отношение к чемпионату по футболу в России в 2018 году. Я с ужасом узнал, что бюджет будет даже больше, чем на Олимпиаде в Сочи. Это меня поразило больше всего. Кроме того, я не понаслышке знаю отели тех городов, которые фигурируют в списках проводящих мировой футбольных турнир… Это, что называется, «начать и кончить». Также как и дороги, аэропорты… Как Ростов представлю, так небо в овчинку кажется… Называют 50 и даже 80 миллиардов долларов… Это цифры, которые сознание отказывается представить…
Когда-нибудь у Леонида Парфёнова появится возможность снять фильм или написать книгу о том, в какой футбол играли в России в 2018 году. Интересно, опубликуют ли к тому времени переписку членов нынешнего «политбюро» (Путина с Сурковым, например)?
Подготовил Алексей СЕМЁНОВ